- Руку вытяни!
Молчание.
- Я говорю: руку вытяни! – с расстановкой повторил мужчина в сизо-сером плотном трико. – И рукав закатай.
- Достаточно перебинтовать. Простую царапину не нужно намазывать тонной вонючих препаратов!
- Дай сюда твою руку, черт тебя дери!
Не поднимая головы, Ночная Сова мог по глухому недовольному рычанию определить, что его напарник наверняка с мученическим выражением возвел глаза к потолку, хоть этого и не было видно под маской. Бледное жилистое предплечье, покрытое тонкими волосами цвета медной проволоки, было рассечено глубоким порезом.
Несмотря на ранение, напарник сегодня был в хорошем настроении, удовлетворенный проделанной за ночь работой. Накрыли подпольный притон прямо в центре сонного Квинса. Конечно, значительная часть этой злачной обители мелкими тараканами успела порскнуть во все стороны при появлении людей в масках. Но верхушку они все-таки сдали полиции. Заслуга Роршаха, сегодня был по праву его день. Обычно молчаливый и замкнутый, всегда предельно сконцентрированный, после таких успешных операций он, казалось, оттаивал, приобретал больше человечности. Сегодня они на малую толику сократили концентрацию преступности и беззакония в этом мире. В другой компании Ночная Сова напился бы, празднуя маленькую победу. С Роршахом все было по-другому.
- Не дергайся, может немного жечь. Перекись водорода.
- О, это адское жжение испепеляет меня до кости! – абсолютно ровным голосом произнес человек в маске. Ночная Сова издал булькающий смешок; невозможно было передать, как он ценил эти редкие неуклюжие шутки.
Через несколько минут Ковакс удовлетворенно ощупывал тугую повязку. Плохо, что ранена левая рука – завтра на работе его ждала гора неготовых актов и не терпящих отлагательств отчетов по ним. Много писанины, как бы не открылось кровотечение, опять начнутся эти бесконечные вопросы и вынужденная ложь.
- Есть будешь? – невнятно пробурчал Ночная Сова, пытающийся снимать сапоги и одновременно жевать сэндвич. – Остались вчерашние, есть с ветчиной и с сыром.
Уолтер прошел к холодильнику и переложил на тарелку два сэндвича, затем вернулся в комнату, по дороге запустив руку в коробку с овсяным печеньем. Эти предрассветные набеги на кухню Ночной Совы в последнее время происходили с заметной регулярностью. Два молодых организма отчаянно нуждались в калориях после активных физических упражнений на свежем воздухе. Особенно после упражнений, которым сопутствовала значительная кровопотеря…
- Дождь на улице. Если хочешь, постелю тебе в гостиной.
- Я дойду. Не впервой. Спасибо.
- Как знаешь, - пожал плечами парень в капюшоне, закрывающем часть лица. Напарник никогда не оставался у него на ночь, даже если был ранен не в пример тяжелее, чем сейчас. С самого начала он сам установил пределы дозволенного – никого вторжения в ту жизнь, что начиналась после снятия масок. Ночная Сова остро чувствовал эту незримую стену, хоть и пытался периодически проверять ее на прочность.
- Завтра в одиннадцать на пристани? – уточнил Ковакс, натягивая плащ.
- Ээ… давай в полночь, - предложил партнер и виновато добавил. - Завтра соккер, чемпионат штата…
Мужчина в маске неодобрительно покачал головой, надел шляпу и прошагал на кухню. Через секунду оттуда донеслось:
- Вкусное печенье!
- Вот вырастет живот, что преступники в ужасе разбегаться будут… - пробурчал под нос Ночная Сова, и вдруг, хлопнув себя по лбу, подскочил на месте.
- Роршах, стой! Забыл совсем, у меня для тебя презент.
- Что? – переспросил Ковакс, оборачиваясь с печеньем, недонесенным до рта.
Напарник вернулся через минуту, вертя в руках нечто, напоминающее пистолет.
- Здесь – катушка с тросом, выдерживает вес в двести пятьдесят фунтов. Альпинистский крюк. Это – СО2, сменный баллон, стандартный, продается везде.
- Зачем мне это? – удивился Уолтер.
- Потому что весь прошлый месяц ты едва ковылял с растяжением связок, когда рухнул со второго этажа!
- Как это работает? – спросил Ковакс, задумчиво вертя в руках странное приспособление и никак не отреагировав на подначку.
- Эй, эй, только не направляй на меня! – вскрикнул напарник, поднимая руки в защитном жесте. – Завтра на улице покажу, тут все просто. Главное – чтобы крюк на голову не упал.
- Были инциденты? – поинтересовался мужчина в маске. Вот и поди пойми, всерьез он или шутит - ткань полностью закрывает лицо, расплываясь в районе губ темным пятном:
- Мне пора, скоро солнце взойдет.
Ночная Сова поднял руку в знак прощания. Уже собираясь закрывать дверь, он вдруг услышал тихое:
- Эмм… спасибо. Это действительно хороший подарок.
Ковакс задержался на пару секунд, словно раздумывая, добавить ли что-то еще, и, так и не решившись, поднял воротник плаща и вышел в дождь.



Дождь. Холодный ноябрьский дождь. Видимо, это от него дрожь пробирает до кости. Искажающая фокус рябь капель на очках. Руки нервно трясутся, штурвал выскальзывает из мокрых перчаток. Ему впервые так страшно. Четыре года назад, неудачный пробный полет Арчи, падение в парке – тогда не было такой растерянности. Четыре месяца ранее - зажатые в угол возле цитадели Большой Шишки, двое против толпы вооруженных головорезов – тогда не было такой безысходности. Четыре минуты до настоящего момента, хрипло дышащий напарник на его руках, с засевшим в груди ножом – так страшно ему уже не будет никогда.
Он гнал как сумасшедший, двигатели Арчи ревели, грозясь сгореть. Плевать. Плевать на все. Уже будет все равно, если этот человек за его спиной… Не думать об этом!
Дом мистера Кохмана находился в южной части Джерси, около шести минут пути. Он успеет. Не может не успеть!
Раненый был в сознании. Широко открыв глаза, он заворожено смотрел на потолок кабины. Маленькие заклепки идут в ряд, скрепляя лист обивки, одной не хватает – отпала, обнажив гайку. В углу сплел сеть невидимый паучок. Сейчас все эти мелочи казались необычайно важными, нужно было запомнить все до единой. Страшно не было, просто глухое сожаление и отчаянная зависть к этому маленькому паучку, который оставался в этом мире, в то время как его самого вынуждают уходить.
Когда Арчи неуклюже шлепнулся на лужайку перед роскошным трехэтажным домом, Ковакс чуть слышно застонал. Сильные руки аккуратно подхватили его и вынесли в темноту. Сквозь уплывающую точку сознания еще прорвался громкий стук ногой в дверь.
После этого - только белый свет. Он всегда думал, что это будет бесконечная черная бездна, глубокая, как личная Вселенная, где единственный объект в пустоте – он сам. И оказался неправ. Только белый свет. Но такой же необъятный и гулкий, как и бескрайняя чернота. Так в чем же разница?
Его вырвал из небытия голос. Единственный в мире звук, которому он мог доверять. Сколько он пролежал без сознания в этом белом вакууме? Минуту? Час? Целую жизнь?
- Мистер Кохман, он шевельнулся!
- Я вижу, Дэнни. Приходит в себя. Может быть, все-таки снимем с него эту тряпку?
- Не надо… - небольшая пауза и тихое обращение: - Роршах?
Что-то было не так с лицом… Что-то мешалось. Латексная маска закатана на переносицу, нижняя часть головы закрыта чем-то похожим на противогаз. Головокружение, все как в бреду. Рана в груди не ощущается, хотя должна бы доставлять дьявольскую боль.
- С ним все в порядке, Дэнни. А теперь отгони наконец свою посудину с моей клумбы! Ты переломал все розы, этим кустам было почти десять лет!
Сквозь складки скатанной маски Уолтер нечетко различал высокого сухого старика в роговых очках. Рядом с ним стоял Ночная Сова. Растерян, испуган, подавлен. Он неотрывно смотрел на раненого человека на кровати, словно до сих пор не мог поверить в происходящее. Старик начинал терять терпение:
- Ты меня слышал, Дэн? Марш отсюда! Твой приятель проваляется на койке еще недели две, я не выпущу его раньше. Можешь навестить его… эдак через дней десять. И в гражданской одежде, пожалуйста! Давай-давай, шевелись, мне ваши мальчишеские забавы только в проблемы с соседями выльются. И не думай, что розы тебе сойдут с рук!
Переведя взгляд на доктора, Ночная Сова вяло кивнул и направился к выходу, бормоча извинения и благодарности. Закрыв за ним дверь, старик возвратился к Коваксу, проверил его повязку на груди и, пододвинув стул к кровати, опустился рядом.
- Послушайте меня внимательно, молодой человек. Я читал о вас в газетах и премного наслышан о ваших с Дэнни подвигах. Вы оба, без сомнения, делаете благое дело, но какой ценой! На вид вам года 22-23, но у вас уже все тело в шрамах, как у ветерана-наемника. Еще пару лет и ваша кожа будет напоминать лед на катке под закрытие аттракциона! Если останетесь живы, конечно. Сегодня вам просто сказочно повезло. Видимо Господь имеет на вас долгоиграющие планы, раз уж вы так легко отделались. Хотя могли бы обойтись вообще без травм…
Старик с кряхтением потянулся к столу и взял в руки тетрадь в обложке из плотной темно-коричневой тисненой кожи. Потряс этим предметом перед носом раненого.
- Видите? Ваша тетрадка. Могла бы остановить лезвие. Нож прошел в сантиметре от нее, скользнул по ребру, раздробив его, и остановился буквально в считанных миллиметрах от легкого. Дэнни, конечно, обеспечил мне неплохую лабораторию, но с гематораксом вне стационара я бы вас не вытянул. Еще и этот ваш обморок… Потеряли сознание, ну как трепетная барышня, честное слово! Сбили с толку, я-то думал… Ай, да ладно.
Дневник. Что ж, все верно. Он спасает душу, а не тело.
Уолтер медленно поднял руку и стянул с лица кислородную маску. Голова все еще кружилась от наркоза; Ковакс ненавидел подобное бессилие, когда терял контроль и управление над собственным телом.
- Пару дней вам придется побыть здесь, пока не затянутся раны. Я намеренно назвал Дэнни преувеличенный срок, иначе он тут ночевать останется вместе со своим дирижаблем или что у него там… Но я не об этом хотел поговорить. Понимаете, мне семьдесят девять лет, юноша. Семьдесят девять! При помощи Дэнни я до сих пор лицензированный врач. Да, он платит мне, чтобы вот в таких непредвиденных случаях я оказывал ему экстренную помощь на дому, что, как вы знаете, незаконно. За это можно лишиться не только лицензии… Я старик, я уже давно не думаю о себе, но думаю о своих внуках и правнуках. Дэнни вкладывается в мою клинику, финансирует мою старость. Я готов пожертвовать для него многим и, поверьте, отнюдь не из-за денег.
Доктор Кохман снял свои очки в тяжелой роговой оправе и тщательно протер стекла носовым платком. Уолтер смотрел в потолок. Боль в груди начинала возвращаться.
- Дело в другом, молодой человек, - продолжил Кохман, - мне семьдесят девять лет, в организме целый букет старческих болячек. Сколько я еще протяну? Год? Два? И кто вас и вашего приятеля будет спасать после того, как меня не станет? Ни один частный врач от Калифорнии до Аляски не согласится рисковать своей лицензией ради ночных набегов заигравшихся мальчишек! Поэтому послушайте меня, юноша. Я не желаю вас здесь больше видеть, на этой койке. Поправитесь, снимете ваш дурацкий мешок с головы, найдете себе жену, купите фермерский дом с садом и будьте счастливы! Родители Дэнни уже в могиле, но ваши-то наверняка не одобряют такого образа жизни! Подумайте о своей матери! …Вы знаете, в тридцатых во время миссии в центральной Африке я лечил от эпидемии людей. Я знаю, что такое смерть – она уродлива и в ней нет ничего героического. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди, а вы подвергаете ее такой опасности… Полиция должна уничтожать преступность, не вы! Не пара переодетых мальчишек!
Не поворачивая головы, Уолтер разомкнул сухие губы и тихо произнес:
- В Африке… от чего вы лечили людей?
- Малярия. Ну, вы знаете, там же и желтая лихорадка, и холера… Жуткое смешение болезней, антисанитария, жара, загрязненная вода… - доктор Кохман перестал нервно протирать очки, расслабил ладони и прикрыл глаза, словно мысленно возвращаясь в то время. - Они умирали сотнями. Мы ничего не могли сделать… Что могут сделать три десятка человек против холеры, захватившей целые регионы! Мы… мы просто пытались продлить их агонию…
- Вот видите, доктор. Вы понимаете, - произнес Ковакс. Маску, скрывающую верхнюю половину лица, избороздили черные полосы, словно морщины. - И тем не менее вы не бросили их… Тогда почему просите об этом меня?
Кохман как-то странно посмотрел на мужчину, лежащего перед ним. Казалось, он сейчас многое отдал бы за то, чтобы сдернуть с головы маску и заглянуть ему в глаза. Тяжело вместо зрительного контакта с человеком всматриваться в движущиеся черные паттерны, замысловато переплетающиеся в бесконечный водоворот.
Старик словно поник на стуле, ссутулился. Отвел взгляд, неожиданно заинтересовавшись дужками собственных очков. Воцарилось звенящее молчание.
Наконец, так и не глядя на пациента, Кохман тяжело поднялся, уперевшись ладонями в колени, и выдохнул, поворачиваясь к двери:
- Отдыхайте. Утром сделаю вам новую перевязку. Спокойной ночи... Роршах.

Однажды у Уолтера была собака. Недолго, всего два месяца. И не у него, а на пустыре за приютом.
В столовой Уолтер украдкой прятал остатки еды и относил их псу на задний двор. Собака радостно виляла хвостом и вылизывала ему руки. Они часто играли вместе - в зарослях чертополоха и лопухов, где настойчиво преследует жаркое июльское пекло, а воздух так и кипит над раскаленным потрескавшимся асфальтом. Потом дворняга, вдоволь набегавшись за потертым бейсбольным мячиком с торчащими во все стороны нитками, укладывалась на землю в изнеможении. Далеко вытянув дрожащий мокрый язык и тяжело вздымая плешивые бока, она, казалось, улыбалась мальчику своей широко разинутой слюнявой пастью. Уолтер мечтал, что когда у него будет собственный дом, он возьмет пса к себе, и они будут жить вместе. В Чарльтоне не разрешалось заводить животных, а в прошлом мать тоже не позволяла ему подбирать на улице облезлых щенков и котят с гноящимися глазами. Домашние питомцы были прерогативой богатых, послушных мальчиков — это маленький Уолтер усвоил четко.
К осени единственный друг исчез. Старшие мальчишки говорили, что пустырь обшаривали живодеры. Уолтер проплакал два дня, пока, наконец, на выходных не сбежал из приюта.
Конечно, в пункте санитарного контроля за бродячими животными двенадцатилетнего ребенка никто слушать не стал. После этого Уолтер усвоил еще одну истину: иногда иметь друзей — незаконно.
...В полной мере открываться людям Ковакс так и не научился. Тот, к кому он мог прийти и просто посидеть в тишине, и то был «ночной птицей». Да и был ли он другом?
Уолтер крепко помнил еще одно правило – привязываться нельзя, это слишком больно. Потому что в итоге все равно останешься один.